Храбр - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Зима лютая, – сказал боярин. – Плохая зима. Думаю, в этом дело. Им в лесу жрать нечего, вот и полезли к дороге кормиться. А там как назло место узкое. Они сначала на дороге разбойничали, ели коней, побили людишек человек пять. Дорога сразу встала, ни туда, ни сюда. А потом… Потом они съели Девятидубье.

Илья остановился снова. Встал и боярин.

– Князь послал в Девятидубье дружину малую, – сказал он. – Без толку. Этот разбойник пугает свистом коней, а когда пеший к нему приблизится, он и человека глушит. Не выносят, бегут человечки. Те, которых ему лень догнать и задрать. Распробовал белое мясо, полюбил его, нечисть такая… Тварь.

Илья молчал, о чем-то думая.

– Прогони его, Ульф, – попросил боярин. – Кроме тебя некому.

– Я убью его, Торбьёрн, – сказал Илья.

* * *

В тереме у слюдяного окошка стоял пожилой грек в дорогой сутане и тянул шею, силясь рассмотреть двоих великанов, беседующих у ворот.

– Значит, это и есть Ульф Урманин?

– Теперь его зовут Илья, – сказал князь.

– Ну и чудище… Откуда он такой взялся?

Князь что-то согнал с рукава щелчком.

– Родители Ильи пришли на Русь через Холмогоры, это все, что я знаю. Мать уже была в тягости. Можно догадаться, что случилось, но… Там, откуда он родом, о таком не говорят.

Грек внимательно посмотрел на князя.

– А здесь – говорят? – спросил он.

– Здесь таких убивают сразу после рождения. Иногда вместе с матерью.

– Это правильно, – сказал грек.

Князь задумчиво почесал толстую шею.

– Так и следует поступать, – сказал грек.

Князь отвернулся и тоскливо зевнул.

– Давайте о наших делах, – предложил он. – Отправитесь в Ростов завтра. Вас сопроводят четверо храбров, они полностью в вашем распоряжении. И достаточно сильная дружина, чтобы… Чтобы все было хорошо.

– Добрыня?.. – грек мотнул головой в сторону окна.

– Добрыня нужен мне здесь. Послушайте, Ростов все-таки не Новгород.

– Да, но преподобного Федора ростовчане хотели убить.

– Хотели. Не убили ведь.

Грек снова посмотрел за окно.

– Не понимаю, – сказал он. – Вон какое чудовище – и то крестилось.

– Это как раз ничего не значит. Илья все-таки урманин. Урмане считают, что на каждой земле свои боги и надо поклоняться местным, а то они спокойно жить не дадут.

Грек неприязненно скривился.

– Народ здесь не против Христа, – сказал князь. – Ни ростовчане, ни даже новгородцы не были против. Дело не в вере. Они просто всегда упираются, такая у них природа. На Руси если надо что-то быстро устроить, приходится отдавать указы дубиной. Иначе с тобой согласятся очень не скоро. Поверьте, я знаю. Это особенный народ, преподобный Леонтий. Недаром он так дружен с варягами.

– Если дело не в вере, – едва заметно усмехнулся грек, – зачем вы приказали свергнутых идолов протолкнуть через речные пороги?

– Как зачем… – Князь недоуменно поднял брови. – Боялся, что застрянут.

– Ну-ну. – Грек усмехнулся уже в открытую.

– Все будет хорошо, – сказал князь. – Кстати, я внял вашему совету и поговорил с летописцем. Он… Осознал свою задачу. Ему не впервой.

– Вы мудры, князь. – Грек слегка поклонился.

– М-да… Однако же я попросил бы вас, преподобный Леонтий… О некоторой осмотрительности там, в Ростове.

– Вы сами противоречите себе. То про дубину, то про осмотрительность.

– Мне кажется, преподобный Федор был чересчур настойчив. Здесь уважают крепкую руку, пока она совсем не взяла за горло.

– Не поймите меня неправильно, князь… Вы поэтому так нянчитесь со своим Ильей? Я слышал, он злоумышлял против вас.

– Ничего он не злоумышлял. Просто слегка побуянил. И он не мой Илья. Он свой Илья. Приходит и уходит. Если захочет совсем уйти со службы… Нет, я не обрадуюсь, потому что Добрыня расстроится. Добрыня его любит.

Грек опять глядел во двор. Князь горой трудно дышащего мяса надвинулся на сухонького лощеного епископа и поверх его плеча уставился в окно. На дворе стражники распахнули ворота настежь перед огромным воеводой и громадным храбром. Храбр, опасно размахивая сапогами, что-то рассказывал воеводе, а тот кивал, на ходу отряхивая рукав.

– Ворота – из уважения, конечно? – спросил грек.

– А как же, – подтвердил князь. – Все равно эти двое не пролезут через калитку. Поди таких не уважь.

Грек покачал головой.

– Добрыня великий муж, – сказал он. – Но это чудище…

– Да, Илья не знатен, он, в общем-то, никто, – проговорил князь жестко. – И много себе позволяет.

– Тогда почему…

– Поэтому я его наказываю, – перебил князь. – Но он как ребенок. Они все, храбры, как дети. Поэтому я их прощаю. И прощенные, они служат еще лучше. Попробуйте и вы так с ростовчанами.

– Бог простит, – сказал грек и перекрестился.

– Ну-ну. – Князь хмыкнул. – Преподобный Федор то же самое говорил.

* * *

Обычно храбр держал трех коней – прогонного, тяглового и для сечи. И свиту человек пять-шесть, когда хлопов, когда из смердов. Но Илья, у которого все было не по-человечески, выделялся даже тут. И ездил он, и дрался на огромной кобыле Бурке, а оружие и пожитки сопровождали его на телеге, которой правил молодой Микола по прозвищу Подсокольник, единственный нынче челядин Урманина. Лет пятнадцать назад Илья привез на Соколиный Хутор крошечный пищащий сверток – сказал, нашел на обочине у разграбленного обоза. Бросил хуторскому старосте гривну серебра, выпил одним глотком кувшин медовухи и уехал. Староста потом долго бродил по двору с этой гривной, баюкая ее как младенца, хуторяне опасались даже, не тронулся ли он умом, но обошлось.